Не проходит чувство бездомности. Не успела наладить быт в Берлине, услали в командировку в Бонн-Кёльн. Быстро, быстро, слишком быстро. Остановись, дай мне возможность остановиться. Но нет, время не ждет, забирает секунды, укладывает уставшую голову на подушку и закрывает глаза.
А из Гейдельберга несутся, сбивая друг дружку, сообщения «я скучаю», «я люблю», «я хочу быть с тобой». А я не знаю, что я чувствую. Вселенная не взрывается тысячами хризантем, небо по-прежнему затянуто облаками даже над солнечным Рейном. Сильное течение увлекает меня за собой, и я пока не решила, буду ли я бороться-барахтаться или отпущу.
Я не отпущу.
На работе приходится держать голову высоко-высоко, а спину – прямо. Коллеги-соперники, коллеги-пираньи. Не улыбаться улыбкой «я хочу вам понравиться», не отводить взгляда, смотреть прямо в глаза мужикам, которые, радостно осклабившись, утверждают, что по интеллекту четыре женщины равны двум мужчинам. Хреновы сексисты. Политика – дело личное. Политика – общее дело. Политика – дело грязное. Хорошо, что и там есть свои люди. Назвать их хорошими я не могу.
Много думала о своей матери. Обиды на неё больше нет, но простить её не смогу. Как же сложны чувства и эмоции взрослого ребенка к родителям. С одной стороны, люблю, с другой стороны, я отчетливо помню, что, когда я говорила, что мне больно и плохо, моя мать говорила мне «Почему ты на это обращаешь внимание? Мне тоже плохо, но я же не ною». Я думаю, что ей не нужно было заводить ребенка. Это было эгоистичное желание, а не осознанное решение с подготовкой ресурсов.
Мне почти тридцать, а я всё еще задаюсь вопросом "Почему мои родители не любили меня так, как я вижу любовь? Почему мне дали так мало?" Смешно.