В одиннадцатом классе, ежедневно разбирая тексты, по которым следовало написать дурацкое совершенно бесполезное ЕГЭшное эссе, мы столкнулись с оч дискуссионным рассказом. Автор повествовал о двух мужчинах, подравшихся по пьяни, один из которых нанес другому тяжелую рану. Сама история имела место уже после драки, когда к больному, уже поправляющемуся, пришел юрист с просьбой забрать заявление на раскаявшегося обидчика, которого в противном случае отправят в бессрочную ссылку в Сибирь, оставив жену без мужа, а детей без отца. Он, как и автор, уповал на человечность пострадавшего, на его милосердную душу, которая должна была простить. Но мужчина ответил отказом. Рассказ завершался горячным монологом автора о том, что его вера в людей отныне потеряна навсегда.
          Естественно, многие согласились с рассказчиком: мужчина должен был простить и не губить обидчика. Согласилась поначалу и я: несколько неуклюже привела необходимые два аргумента, расплывчато обрисовала собственное мнение. Но что-то не давало покоя. Потом поняла что. Автор нарочно подводил к этому выводу последним абзацем о «вере в человека» и «прощении», давя на читателя и навязывая ему свою точку зрения. Да, каждый имеет право на ошибку. Да, прощение - есть высшее благо. Но как провести границу между тем, что можно простить, а что - нельзя?..
          По прочтении сочинений, оказалось, что лишь один человек из двадцати семи воспротивился такому «прощению», заявив, что посягнувший на преступление один раз, совершит его опять. А то, что мужчина был пьян и «не в себе», лишь отягощает его вину, и пусть он сначала заслужит на каторге Раскольниковское Воскресение, расплатится за свой грех. Но чем? Собственной жизнью и загубленной судьбой его семьи?..
Тогда мы так и не пришли к единственно правильному ответу на вопрос: прощать или не прощать. Возможно, не придем никогда.